Статья посвящена оценке научного наследия одного самых известных преподавателей филологического факультета Московского университета – Н.И. Либана (1910–2007), чья научно-методическая деятельность продолжалась более 60 лет. Поводом для аналитического осмысления научных идей и подходов Либана стало издание его собрания сочинений и устных выступлений (с 2014 по 2017 гг.). В статье показывается, что Либану удалось – в основном, в рамках лекционных и семинарских курсов о русской литературе, со времен Древней Руси и до начала ХХ века – создать целостную авторскую историю русской литературы. Эта история скреплена единой идеей – идеей личности – и методом, который сам ученый зачастую называл социологическим, но не “вульгарным”, поскольку в его основе лежал интерес к широкому пласту литературных фактов, имен, событий, составляющих, по его мнению, существо литературной жизни той или иной эпохи. Науку о литературе Либан понимал именно как историю литературы, предлагая своим ученикам относиться к изучаемому материалу филологически, а значит с учетом всех сфер жизни, в которых запечатлены человек и слово, что и составляло основу его научной школы.
В статье рассматриваются разные стратегии прочтения романа Гончарова “Обыкновенная история&8j1;, которые сложились в литературно-критической и исследовательской практике. С самого начала во взгляде на это сочинение доминировала “реальная философия”, которая во многом видела в нем борьбу с бытовым романтизмом и рассматривала “Обыкновенную историю” как роман социальный, об “утраченных иллюзиях&8j1;. Не менее значимой была точка зрения, культивирующая в романе Гончарова “фламандство” как приятие мира во всем его многообразии. В дальнейшем укрепились концепции, рассматривающие “Обыкновенную историю” в свете поэтики “диалогического конфликта&8j1;, оказавшегося продуктивным в эпоху “натуральной школы”, и как опыт освоения европейской модели “романа воспитания&8j1; на русской почве. Автор статьи полагает, что в “Обыкновенной истории” Гончаров ставил перед собой и другие задачи, имеющие прямое отношение к насущной проблеме религиозного кризиса, который испытывало общество на пути смены старых, патриархальных институтов новыми моделями общежития, в которых жизнь земная и блага земные оказывались более важными (причем такие модели были научно объясняемы). Как внимательный и честный художник, Гончаров справедливо констатировал, что его современнику в новом социальном общежитии сложно и невозможно сохранить “младенческую веру”, без которой тем не менее человек не может оставаться человеком. Однако его роман был посвящен художественному изучению не только механизмов аннигиляции души, но и тех новых начал религиозного чувства, которые могут быть для современного человека источниками спасения. В этом плане для Гончарова был интересен опыт “Божественной Комедии” Данте, в центре которой оказывалась история человеческой души, оказавшейся в “темном лесу” современных пороков, казалось бы, без надежды на спасение. В статье смысл “обыкновенной истории” связывается не только и не столько с неизбежными во все времена возрастными превращениями, которые происходят с героем, или с утратой излишней романтической экзальтации, но с трансформацией человеческой души, доходящей как будто до пределов падения и надеющейся на “восстановление”.
В статье рассматривается ситуация, связанная с изменениями в портрете Обломова в двух редакциях романа, 1859 и 1862 гг., признанных в настоящее время каноническими. Наряду с существующими объяснениями исчезновения из второй редакции портрета метафоры “вольной мысли”, которая связывается с устранением романтической стилистики или же с поспешностью работы писателя при подготовке издания 1862 г., в статье выдвигается другая версия трансформации текста. Она мотивируется литературной полемикой Гончарова с той линией “физиологического” направления в литературе середины XIX в., которая была представлена в очерках Ф.В. Булгарина. В статье показывается, что в обеих ранних редакциях романа, первоначальной и 1859 г., присутствуют метафоры “сонного ума” и “вольной мысли”, которые были представлены в одном из очерков, входивших в издание “Комары: Всякая всячина Фаддея Булгарина” (1842) под названием “Беглая мысль”. В ранней редакции портрета Обломова считывается ситуация, описанная в этой “физиологии”, когда проживающий в Петербурге “хозяин” “ума” и “мысли” лишь сосуществует со своим сонным умом, а мысль его и вовсе покидает и путешествует “вольной птицей” по другим домам Петербурга, наблюдая везде “мертвое царство”. В очерке предлагается натуралистический срез города. Интерес к Булгарину со стороны Гончарова расценивается автором статьи не как случайное явление, а связывается с полемикой двух линий “натурализма” в литературе 1840-х годов и с иронической тактикой гончаровского нарратива. Немалую роль играют также личные мотивы, негативное отношение Гончарова к личности Булгарина как писателя и критика. Гончаров и в других своих сочинениях и письмах 1830–1850-х годов нередко воспроизводит стилистику Булгарина, и всегда булгаринские подтексты работают у него на создание иронического модуса, а само повествование Гончарова выдержано в полемическом ключе. Эти примеры также систематизируются в статье. И в целом вектор полемики с Булгариным, по мнению автора статьи, должен быть распространен и на роман “Обломов”, работа над которым началась еще в 1840-е годы, в период коммерческого успеха физиологических предприятий Булгарина. Попытка Гончарова элиминировать булгаринские “следы” во второй редакции портрета Обломова, а затем возвращение к ним в более поздних изданиях романа рассматриваются в статье как своего рода “органическое противоречие” в поэтике и издательской тактике писателя, которые, вероятно, требуют еще научной рефлексии.
Scopus
Crossref
Higher Attestation Commission
At the Ministry of Education and Science of the Russian Federation
Scientific Electronic Library