Первая драма Шиллера, “Разбойники&8j1;, в отечественном литературоведении традиционно относится к направлению “Бури и натиска&8j1;. В данной статье предпринимается попытка пересмотреть этот тезис. Интерес Шиллера к образу “сильного человека&8j1;(“Kraftmensch&8j1;) бесспорен: о нем свидетельствуют параллели между текстом “Разбойников&8j1; и драмами “бурных гениев&8j1;. Однако отношение Шиллера к этому типу персонажей более сложное, чем принято считать. Это становится очевидным при сопоставлении двух вариантов трагедии, драмы для чтения и сценической редакции. Последняя имеет вполне “штюрмерский&8j1; характер, она утверждает величие героя, который противостоит всему миру и переживает своего рода трагический триумф. Принося в жертву свою возлюбленную и себя самого, Карл Моор в сценической версии выступает в роли жреца некоей своеобразной религии. Реплики и действия Моора в финале содержат очевидные аллюзии на Евангелие, а сам герой оказывается новым искупителем, примиряющим своих товарищей с небесным Отцом. Первая редакция “Разбойников&8j1; организована иначе: образ «сильного человека&8j1;в ней рассматривается как проблема, а мессианские притязания “бурного гения&8j1; трактуются как самообман. В качестве альтернативы драматург уже в первой трагедии вводит тему “терпения&8j1;, объединяющую “Разбойников&8j1; с последующими произведениями. Эта тема ярче всего выражена в образе Луизы Миллер, вынужденной противостоять “штюрмерским&8j1; действиям Фердинанда. Представляется, что расхождение между вариантами первой трагедии Шиллера свидетельствует о том, что Шиллер уже на этом этапе критически переосмысливает штюрмерский культ “гения силы&8j1; или “сильного человека&8j1;.
Scopus
Crossref
Высшая аттестационная комиссия
При Министерстве образования и науки Российской Федерации
Научная электронная библиотека