Везде
К семантической типологии адъективной деривации в тунгусо-маньчжурских языках
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
К семантической типологии адъективной деривации в тунгусо-маньчжурских языках
Аннотация
Код статьи
S160578800024638-7-1
DOI
10.31857/S160578800024638-7
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Пименова Наталья Б. 
Аффилиация: Национального исследовательского университета “Высшая школа экономики”
Адрес: Россия, 101000, Москва, ул. Мясницкая, д. 20
Выпуск
Том 82 Номер 1
Страницы
24-36
Аннотация

Статья посвящена разработке параметров исследования словообразования прилагательных с точки зрения семантической типологии. Рассматриваются основания семантической типологии словообразования и классификации производных прилагательных; показывается, что вследствие определенного “европоцентризма&8j1; параметры стандартных классификаций сдвинуты в сторону формально-содержательных образцов (формант ~ значение форманта). Тунгусо-маньчжурские языки демонстрируют возможность систем, в которых заметную роль играет корреляция между (специализированным) формантом с общим значением ʻпризнакаʼ и ограниченным семантическим классом основ. Особый типологический интерес представляют принципы семантической селекции основ. В тунгусо-маньчжурских языках прослеживается своеобразная специализация суффиксов на основах с “перцептивными&8j1; признаками (ʻцветʼ, ʻвкусʼ, ʻзапахʼ и т.п.), а также на основах с другими видами “ядерной&8j1; адъективной семантики. Прослеживается дистрибуция отдельных характеристик тунгусо-маньчжурского словообразования внутри языковой подгруппы и на ареальном фоне.

Ключевые слова
типология словообразования, прилагательные, семантические классы производных прилагательных, словообразовательные типы, системная продуктивность, прилагательные “ядернойˮ семантики, тунгусо-маньчжурские языки
Классификатор
Получено
28.03.2023
Дата публикации
28.03.2023
Всего подписок
14
Всего просмотров
258
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать   Скачать pdf Скачать JATS
1 В данной статье рассматриваются некоторые типологически своеобразные характеристики деривации прилагательных в тунгусо-маньчжурских языках. Как мы попытаемся показать, для выделения и корректного описания этих особенностей требуются адаптация и изменение существующих подходов к сопоставительному анализу и классификации производных прилагательных. Таким образом, в фокусе рассмотрения оказывается общая проблема типологического описания систем словообразования прилагательных в языках мира. Типологически ориентированное изучение словообразования прилагательных оказывается актуальным еще и потому, что эта область словопроизводства оказывается гораздо менее изученной, чем достаточно хорошо описанные в сопоставительном плане подсистемы словообразования существительных и глаголов.
2 При анализе общих оснований типологических исследований словообразования нельзя не отметить, что в настоящее время типология словообразования только формулирует свои задачи как самостоятельной дисциплины (ср. пионерскую статью Ливио Гаэты “Словообразование и типология: Что есть языковые универсалии?ˮ [1]). Показательно, что ни в оксфордском компендиуме по деривационной морфологии [2], ни в реномированных энциклопедиях по словообразованию [3], теории словообразования и словообразованию в языках Европы [4] типологическим проблемам не уделяется самостоятельного внимания. По умолчанию предполагается, что разработанные в теории словообразования категории и исследовательский инструментарий достаточны для межъязыкового сравнения, выделения универсальных или частотных языковых особенностей, а также для постановки новых исследовательских задач.
3 Если отвлечься от техники применения формантов (фономорфологии морфемных швов и последовательности присоединения аффиксальных морфем), то наиболее общий подход к описанию и сравнению словообразовательных систем заключается в выделении набора формантов (и схем словосложения) и набора значений, ими выражаемых. Именно этот подход “поставляетˮ сопоставимые единицы и категории для семантико-типологического анализа. Он позволяет установить наиболее частотные виды значений, выражаемых словообразовательными средствами в языках мира и очертить как область стандартных значений (“универсальныхˮ, например, ʻпроизводитель действияʼ, ʻинструментʼ и т.п.), так и относительно специфичных. Кроме того, в зону внимания семантической типологии попадают частотные семантические переходы, приводящие к полисемии формантов (в иной терминологии: к появлению дополнительных значений у словообразовательных типов), например: ʻимеющий что-либоʼ (рогатый) > с дополнительным компонентом интенсивности признака ʻимеющий что-либо в высокой степениʼ (носатый), ʻимеющий, характеризующийся чем-либоʼ (дуплистый, мозолистый) > ʻпохожий на что-либо, имеющий похожие свойстваʼ (змеистый, творожистый) и т.п.
4 Как некоторую основу для семантико-типологических исследований можно рассматривать, кроме того, концепции, исследующие распределение значений между словоизменительными и словообразовательными морфемами. Так, в известной “лексемно-морфемной морфологииˮ Р. Бирда (Lexeme-morpheme base morphology) выделяются универсальные грамматические функции, которые задействованы как в грамматической деривации (в словоизменении), так и в лексической деривации (т.е. в словообразовании) [5, c. 189]. Соответственно, предметом типологического интереса может быть то, каким образом обозначение данных универсальных функций (субъект, объект, локация, путь, цель, материал, посессивность и т.д., всего 44 функции) распределяется между словоизменением и словообразованием, между грамматическими и словообразовательными формантами (показателями) в языках разных типов. Однако универсальные функции Р. Бирда, выражаемые словообразовательными средствами, с некоторыми оговорками сводимы к уже известным словообразовательным значениям, ср. посессивный генитив в сочетании платок сестры и сестрин платок с прилагательным принадлежности. Иными словами, с точки зрения словообразования выделение универсальных функций ориентировано на обычный формально-содержательный подход.
5 Этот вполне корректный подход, как мы планируем показать далее, может оказаться недостаточным при изучении языков разных типов. Во-первых, набор базовых словообразовательных значений и индуцированная им типология были сформированы при исследовании материала индоевропейских и затем некоторых других европейских языков. Поэтому основы применяемой методологии оказываются, условно говоря, “европоцентричнымиˮ (ср. энциклопедию словообразования, охватывающую материал языков Европы [4]). Критические недостатки этой методологии заключаются не в том, что из сетки привычных значений могут выпадать отдельные “лингвистические редкостиˮ, т.е. специфичные значения, не встречающиеся в большинстве языков мира, а в том, что она не учитывает некоторые особенности, которые характеризуют другие уровни словообразовательных систем и, по-видимому, относятся к фундаментальным принципам организации этих систем. Недостаточность классических методов и параметров связана, в свою очередь, с внутренней противоречивостью их применения.
6 Вторая проблема становится очевидной при анализе классификаций стандартных словообразовательных значений прилагательных. Продемонстрируем это на примере перечня классов производных прилагательных, приведенного в оксфордском компендиуме по деривационной морфологии (автор главы – А. Фабрегас [6]).
7 Общепринятая номенклатура словообразовательных значений отглагольных прилагательных отсутствует1, однако в зоне отглагольного производства прилагательных, наряду с “адъективными причастиямиˮ, очевидным образом выделяются такие частотные классы, как прилагательные предрасположенности (dispositional adjectives), обозначающие склонность к действию или подверженности процессу (забывать > забывчивый), прилагательные потенции (potential adjectives), обозначающие способность вызывать события (португ. solve ‘растворяться, растворять’ > solvente ‘растворяющий’), прилагательные пассивной модальности (modal passive adjectives), обозначающие возможность или необходимость подвергнуться процессу (читать > читабельный).
1. Так, несколько отличаются обозначения классов производных прилагательных в [2] и [4].
8 В набор деноминальных качественных прилагательных включаются качественно-посессивные прилагательные (qualitative possessive adjectives), характеризующие носителя по снабженности чем-либо (обладанию, ср. рус. рогатый, женатый), прилагательные активности (activity adjectives), обозначающие характерное поведение лица (швед. skoj ‘шутка’ > skojig ‘веселый’2), симилятивные прилагательные (similative adjectives), обозначающие подобие (польск. dziecko ‘child’ > dziecinny ‘ребяческий’ в значении ‘подобно ребенку’), активные деноминальные прилагательные (active denominal adjectives), обозначающие способность производить или вызывать названное основой (баск. hidratatze ‘увлажнение’ > hidratatzaile ‘увлажняющий (крем)’), прилагательные характерного состояния (characteristic state adjectives), обозначающие склонность к нахождению в состоянии, названном основой (каталан. por ‘страх’ > poruc ‘пугливый’).
2. Здесь и далее примеры отглагольных классов по А. Фабрегасу.
9 Как распространенный класс упоминается, далее, вид относительных и качественных прилагательных со значением общего (семантически неспецифицированного в самом форманте) отношения к признаку, обозначенному производящей основой, ср. economy ‘экономия, экономика’ > economic ‘экономический’ (economic problem ‘экономическая проблема’), space ‘пространство’ > spacious ‘просторный’, примеры из [6, c. 279]. Среди относительных прилагательных со специфическим значением А. Фабрегас называет относительные посессивные прилагательные (relational possessive adjectives), выражающие принадлежность (отцов), и демонимы (demonyms), т.е. прилагательные от топонимов, выражающие отношение к некоторой территории (происхождение). Кроме того, в номенклатуре производных прилагательных отдельно упоминаются прилагательные оценочные.
10 Набор упоминаемых классов представляется явно ограниченным, например, в нем нет достаточно распространенного класса прилагательных, обозначающих отношение к веществу, материалу (изготовленность из материала). Эта ограниченность, как нетрудно заключить, в первую очередь связана с тем, что в набор включаются те прилагательные, для которых “прирост значенияˮ к производящей основе, возникающий именно за счет присоединения форманта, очевиден. Не совсем логичное появление демонимов (оттопонимических прилагательных) в этом списке представляет собой исключение, поскольку в семантику производных в этом случае вносит решающий вклад именно значение самой производящей основы (значение ʻтерритория, областьʼ логичным образом дает семантику прилагательного ʻпризнак, имеющий отношение к территории, областиʼ > ʻпроисходящий с территорииʼ).
11 Трудность выделения словообразовательных классов на основе прозрачного принципа ʻформантʼ ~ ʻзначение формантаʼ, как можно видеть, создается композициональностью семантики производных слов (семантика базы плюс значение форманта ~ типа), неочевидностью связи их лексического значения со словообразовательным значением формантов (словообразовательных типов). Эта осознаваемая проблема отрефлектирована в параграфе “Что лежит в основе классификации?ˮ (16.2.1. Where Does the Classification Come from? [6, c. 281]).
12 Однако в данном разборе упускается существенный аспект: организация системы может быть рассмотрена не только с точки зрения семантики итоговых классов и подклассов производных, но и с точки зрения семантических классов производящих основ, участвующих в словообразовании по тем или иным типам. В этом случае предметом рассмотрения может стать то, насколько ограничен семантически состав основ, “используемыйˮ словообразовательными типами с определенным формантом. Такой подход применим как для словообразовательных типов, где формант привносит в итоговую семантику специфическое значение (ср. перечисленные выше классы прилагательных, приводимые в оксфордской “Деривационной морфологииˮ), так и для случаев, где итоговая семантика существенно связана со значением основы, а формант выполняет функцию семантически почти опустошенного “адъективизатораˮ (ʻхарактеризующийся отношением к тому, что обозначено основойʼ, ср. случай прилагательных “материалаˮ). Исследовательские вопросы при данном ракурсе рассмотрения формулируются таким образом:
13 1) Можно ли в языке образовать прилагательное с данным значением от основ определенного семантического класса; например, можно ли образовать прилагательные “материалаˮ, или в языке существуют другие способы обозначения “вещественного составаˮ объекта (сложные слова, генитивные сочетания, изафетные конструкции)? Этот вопрос представляет общий интерес для анализа и словообразования, и словоизменения языка.
14 2) Имеются ли форманты (словообразовательные типы), которые используются исключительно при основах определенного семантического класса, т.е. своего рода специализированные форманты со специфической селекцией основ? Подобная специализация может встречаться лишь на ограниченных участках системы. Так, в русском языке прилагательные “материалаˮ не имеют специализированного суффикса, но суффикс -янн- встречается только в прилагательных этого класса, образованных от единичных основ (морфологически – основ среднего рода с окончанием -о, ср. деревянный, стеклянный) [7, c. 712].
15 3) Имеются ли случаи, когда наблюдается более определенная корреляция между специализированным формантом и семантическим классом основ (словопроизводство с помощью форманта селективно использует некий семантический класс основ, полностью или в значительной его части)?
16 Использование в словопроизводстве основ с определенными свойствами (пп. 2 и 3) в теории словообразования дефинируется как “системная продуктивностьˮ словообразовательного типа [8, c. 216–217]; мы будем называть системную продуктивность, ограниченную семантическими параметрами, также “(семантической) селекцией основˮ. Отметим, что системная продуктивность определяется независимо от эмпирической продуктивности типа (его активности, т.е. возможности производить по нему новые слова) и независимо от того, являются ли производящие основы свободными или связанными (не встречающимися в каких-либо словах в свободном виде, без других словообразовательных формантов).
17 Пример четкой корреляции между специализированным формантом и классом основ (п. 3) – прилагательные “материалаˮ в немецком и тунгусо-маньчжурских языках. В немецком языке суффиксы -(e)n, -(e)rn образуют прилагательные вещественного признака от основ со значением материала, ср. bronzen ʻбронзовыйʼ, steinern ʻкаменныйʼ [9, c. 124, 143]. В большинстве тунгусо-маньчжурских языков для образования прилагательных материала используется специальный суффикс -mV (-ма, -мэ, -мо), ср. эвенк. сэлэ ʻжелезоʼ, сэлэмэ ʻжелезныйʼ [10, c. 220]; [11, c. 75]; [12, c. 86]; [13, c. 225]; [14, c. 248]; [15, c. 305].
18 Подобная селективная корреляция может быть историческим результатом маргинализации словообразовательного типа. Так, немецкий суффикс -(e)n возводится к древневерхненемецкому суффиксу -î(n) словообразовательного типа с более общим значением “принадлежностиˮ и относительной связи и, соответственно, с более широким выбором основ, ср. lughîn ʻлживыйʼ, mennisсîn ʻчеловеческийʼ (примеры по [16, c. 203, 210]). Аналогичное сужение функций в диахронии теоретически не исключено и для тунгусо-маньчжурского -mV [10, c. 220].
19 По этой причине при анализе строения словообразовательных систем и выделении типологически релевантных признаков важно отличать частные случаи селекции основ (включая маргинализацию типов) от характеристик, свойственных целым участкам системы. Специализированное маркирование прилагательных материала, по-видимому, можно считать межъязыковой фреквенталией, поддерживаемой тенденцией к семантическому обособлению этого прагматически важного класса. Гораздо более интересны случаи, когда селекция основ оказывается более системной и когда она основана на семантических признаках, специфичных для языков определенной группы или языков определенного типа.
20 II
21 К таким случаям можно отнести тунгусо-маньчжурские производные прилагательные, обозначающие ʻцветʼ, ʻвнешние признаки предметаʼ и признаки, воспринимаемые другими органами чувств. Само существование этих подгрупп производных и их состав рассматриваются в литературе, однако их укорененность в системе и типологическое своеобразие нуждаются в особом осмыслении.
22 У прилагательных цвета специализированные суффиксы выделяются в разных тунгусо-маньчжурских языках. В орокском ряд прилагательных цвета характеризуется суффиксом -гда, -гдэ, -гдо, ср. орок. тагда ʻбелыйʼ, согдо ʻжёлтыйʼ [17, c. 61], в орочском – -гǯа(н), -гǯə(н), -гǯо(н), ср. сэгǯə(н) ʻкрасныйʼ [18, c. 217], в нанайском – фономорфологическими вариантами одного суффикса с историческим чередованием -гдян/-гдюн/-гден/-гдён, -нгиан/-нгиэн, ср. нан. чагдян ʻбелыйʼ, нёнгиан ʻголубой, синий, зелёныйʼ [10, c. 204]; в удэгейском – суффиксом -лиги, ср. удэг. пʼалиги ʻчерныйʼ, солиги ʻбелокурый, светлыйʼ [12, c. 86]; [19, c. 89], в эвенкийском – суффиксами -ма, -рин, ср. эвенк. хулама, хуларин ʻкрасныйʼ, конгномо, конгнорин ʻчерныйʼ [11, c. 76]; [20, c. 103, 112]3. Соответствующие базы представлены как свободными, так и связанными основами.
3. Дистрибуция прилагательных с суффиксами -ма, -рин в эвенкийском частично зависит от диалекта. Добавим, что в негидальском языке, по некоторым классификациям относимом в общую ветвь с эвенкийским, в ряде прилагательных цвета выделяется суффикс -ӣн, ср. сиӈайӣн ʻжелтыйʼ, чойӣн ʻзелёныйʼ (данные словарей). Материал негидальского мы не включаем в связи с отсутствием достаточно подробного описания словообразования в негидальском языке.
23 Специализация суффиксов на основах со значением цвета может быть в некоторых языках частичной. Структурно-морфемное примыкание к прилагательным цвета семантически близких нанайских гэнгиэн ʻпрозрачныйʼ, гандян ʻчистыйʼ, по-видимому, не является отступлением от селективности основ, поскольку в данном случае в один класс попадают прилагательные, объединенные общим семантическим принципом ʻцветʼ ~ ʻлишенность специфического цветаʼ. Весьма показательно, что в орокском и эвенкийском языках в группу суффиксально маркированных прилагательных попадают прилагательные с таким же значением, ср. орок. гэгдэ ʻчистый, прозрачныйʼ [17, c. 61], эвенк. багурин ʻясныйʼ [20, c. 103]. В то же время в удэгейском языке на фоне десятка прилагательных цвета с -лиги [19, c. 89] выделяются производные уже с более широким значением внешнего признака, ср. прилагательное формы монтолиги ʻкруглыйʼ от монто ʻшарʼ [12, c. 86]; в эвенкийском прилагательные с -рин могут обозначать форму или свойства поверхностей, ср. наптар, наптарин ʻплоскийʼ, тунгурин ʻкруглыйʼ, нилбирин ʻскользкийʼ [21, c. 19].
24 Особая ситуация наблюдается в орокском, где суффикс -гда, -гдэ фиксируется также в некоторых прилагательных, обозначающих иные физические признаки объектов, ср., напр., хугдэ ʻширокийʼ, угдэ ʻтихийʼ. Однако в этих прилагательных при образовании форм слова не выявляется суффикс -н-, как в прилагательных цвета на -гда(н), -гдэ(н), что дает возможность сделать вывод об омонимии формантов [17, c. 61]. Такая фономорфологическая дифференциация семантических подгрупп позволяет говорить о внутрисистемной тенденции к структурно-морфемному обособлению прилагательных цвета.
25 Сами семантические “девиацииˮ в большинстве случаев подчиняются очевидным закономерностям. Так, обращает на себя внимание семантическая связность центральных и периферийных прилагательных со смежными переходами ʻцветʼ > ʻсвойства поверхностейʼ, ʻформаʼ (см. выше). Некоторые более существенные отклонения свидетельствуют об образовании отдельных словообразовательных подтипов. Так, в эвенкийском языке суффикс -рин является также формантом прилагательных, обозначающих свойства характера или физические свойства лица (ʻтолстыйʼ, ʻсутулыйʼ, ʻэнергичныйʼ) [21, c. 18]. В этом случае обособление семантического подтипа происходит за счет ономасиологического принципа: разные по семантике основы коррелируют с разными по семантике производными a) ʻсвойства предметовʼ ~ ʻцветʼ, ʻформа и свойства поверхностейʼ, б) ʻсвойства лицаʼ ~ ʻсвойства характера и физические свойства лицаʼ.
26 Заметим, что селективность основ не означает структурной гомогенности лексических групп прилагательных цвета: в эти группы могут входить непроизводные слова и слова с другими формантами. Так, в удэгейском языке наряду с десятком прилагательных на -лиги фиксируются нʼогдзо (~њогдзо, нёгдзо) ʻсинийʼ, чагдза ʻбелыйʼ (при варианте чалиги), иңњања ʻседойʼ (при вариантах иңня, иңялиги), хакамаси ʻкоричневыйʼ и др. [22]4. На этом основании целесообразность словообразовательно-семантического принципа в классификации тунгусских прилагательных иногда оспаривается. В частности, Л.В. Озолиня отвергает классификацию Т.И. Петровой орокских прилагательных [17, c. 56–62], которая строится с учетом семантики и суффиксального оформления [14, c. 249– 250]. Однако гетерогенность оформления слов лексической группы не отрицает возможности рассмотреть “селективностьˮ словообразовательных типов с точки зрения всей системы. Селекция производящих основ определяется не столько при рассмотрении лексических групп производных (хотя она и проявляется на уровне лексических групп), сколько при анализе системной продуктивности (селекции основ) словообразовательных типов. Важными параметрами здесь являются не только значительное количество слов лексической группы, образованных по одному и тому же структурному (словообразовательному) типу, но и степень семантического отбора основ, характеризующего соответствующий тип.
4. Примеры гетерогенности групп в эвенкийском см. в [20, c. 110], в нанайском см. в [10, c. 205].
27 Особые словообразовательные типы, по которым образованы прилагательные цвета, как мы видим, есть в тунгусо-маньчжурских языках разных подгрупп (кроме маньчжурского, составляющего южную подгруппу, см. далее). При этом степень семантической гомогенности производящих основ этих типов (и производных прилагательных5) может быть выражена в различной степени, однако при всех девиациях семантический принцип организации системной продуктивности остается прозрачным за счет когерентности основной группы ʻцветʼ ~ ʻсвойства поверхностейʼ ~ ʻформаʼ ~ ʻвнешний признакʼ.
5. В случаях, когда и производящая основа, и производное прилагательное обозначают один и тот же признак (например, признак цвета), суффикс выполняет роль своего рода адъективизатора, несущего самое общее значение ʻобладающий признаком, обозначенным производящей основойʼ, поэтому можно говорить и о “семантической гомогенности основˮ, и о “семантической гомогенности производныхˮ. Терминологическое различение основ и производных в некоторых случаях может иметь значение для отглагольных производных, ср. эвен. каптаня ʻплоскийʼ, которое примыкает к прилагательным ʻформыʼ, но образовано от связанной основы, ср. капта-л-дай ʻсплющитьʼ, капта-р-дай ʻсплющитьсяʼ [23, c. 101].
28 Помимо маньчжурского, заметное отклонение от такого строения подсистемы наблюдается в эвенском языке (северная подгруппа), в котором семантическая селекция основ у типов, образующих прилагательные цвета, по всей видимости, существенно размыта. На это указывает расширение значения основ (и производных прилагательных) за пределы семантической сферы ʻцвет, форма, внешние признакиʼ предметов к значениям любого физического и абстрактного признака (не только лиц, но и любых объектов). Суффиксами -ня/-не (-нʼа/-нʼə) в эвенском оформлены не только многие прилагательные (от связанных основ, соотносимых с глаголами), обозначающие цвет и внешнюю форму, ср. эвен. хуланя ʻкрасныйʼ, каптаня ʻплоскийʼ [23, c. 99–100], но и прилагательные, обозначающие другие свойства, ср. чутаня ʻвлажныйʼ, хенграня ʻтихийʼ, кулуня ʻнесмышленыйʼ (о детях), чурпуня ʻвыдающийся (о горе)ʼ [Там же]. Словообразовательный ряд прилагательных с суффиксом -ты (тӣ), -та/-тэ включает, наряду с прилагательными цвета (и, специально, группой названий масти животных), обозначения других физических признаков, а также свойств лица, ср. хулаты ʻкрасныйʼ, нянгты ʻсерыйʼ (масть), бербаты ʻплоскийʼ, чунгаты ʻголосистыйʼ, чакуты ʻаккуратныйʼ, примеры по [23, c. 100]. На реликтовом уровне об исконной релевантности признака ʻцвет и внешняя формаʼ в системе, возможно, указывают некоторые единичные суффиксальные образования. Так, Й. Бенцинг отмечает ряд членимых прилагательных со связанными (глагольными) основами, которые он относит к категориям ʻвнешний видʼ либо ʻцветʼ ~ ʻвнешние признакиʼ, ср. nəbu-li ʻкосматыйʼ, buŋtu-li ʻкруглыйʼ, gelta-lra ʻсветлыйʼ и т.д. [24, c. 41].
29 Тем не менее, можно констатировать, что в целом ряде тунгусо-маньчжурских языков разных подгрупп существует единообразный принцип селекции основ. Сформулируем его еще раз: в каждом языке есть особый суффикс, оформляющий прилагательные цвета, и использование словообразовательного типа с этим суффиксом связано с кругом основ и прилагательных со значением ʻцветʼ ~ ʻвнешние признакиʼ или даже ограничено этим кругом. Это позволяет возводить сам данный принцип организации словообразовательной подсистемы – в силу его присутствия в родственных языках – к пратунгусскому или, по крайней мере, к части пратунгусских диалектов. При этом межъязыковое различие самих суффиксов может быть объяснено более поздней сменой формантов в разных языках, которая происходила при сохранении основного системного принципа.
30 Если рассматривать корреляцию “специализированныхˮ суффиксов с семантикой ʻцветаʼ ~ ʻформыʼ ~ ʻвнешних признаковʼ изолированно, то ее можно было бы трактовать как результат случайной маргинализации исконного словообразовательного типа в доисторический период (подобно тому, как произошло сужение семантики типа прилагательных материала в немецком языке, см. выше). Однако аналогичный принцип мы находим и на другом участке системы, в производных прилагательных ʻвкусаʼ, ʻзапахаʼ, ʻосязательных признаковʼ (с тенденцией расширительного обозначения иных признаков, воспринимаемых органами чувств).
31 В нанайском языке непродуктивный суффикс -си засвидетельствован в некоторых прилагательных, обозначающих признаки вкуса и запаха, ср., напр., нан. гочи, гочиси ‘горький’, амтаси ‘вкусный’ (при амтан ‘вкус’), хонгорси ‘пахнущий гнилью, вонючий’ (при хонгори- ‘издавать запах гнили, гноя’) [10, с. 205]. В орокском суффикс -вли/-ули образует ряд производных, в число которых входят прилагательные вкуса, запаха, а также прилагательные, обозначающие другие “признаки, воспринимаемые органами чувствˮ [14, с. 51], ср. орок. маӊгавли ~ маӊгаули ʻкрепкий, твердый, жесткийʼ от маӊга ʻкрепкий, твердый, жесткий; крепко, твердо, жесткоʼ, дурули ʻкислыйʼ при дуре ʻкислоʼ (фиксируются также слова, обозначающие признаки ʻвесаʼ, ʻтемпературыʼ) [14, с. 53]; [17, c. 59]. В ульчском тот же суффикс -вли/-ули производит слова, обозначающие признаки, доступные для осязательного восприятия (в источниках приводятся слова со значением ʻвесаʼ, ʻтемпературыʼ), ср. ульч. нуӊди ‘холод, мороз’ > нуӊдули ‘холодный’ [13, c. 226]; [17, c. 59]. Кроме того, в орокском языке специализированный суффикс -(у)си выделяется в прилагательных от наречий “перцептивнойˮ семантики, ср. наряду с прилагательным на -вли/-ули орок. дурули ʻкислыйʼ также дуруси от дуре ʻкислоʼ; пақамуси, пақуси ʻмрачный, темныйʼ от пақа, пақам ʻтемно, сумрачноʼ [14, c. 59], ср. аналогичную модель в орочском: хакти, хактиси ‘темный’ [18, c. 213]. Принадлежность производных с суффиксом -hи (*-си) к группе слов, видимо, наречного происхождения, обозначающих перцептивные признаки, предполагается для удэгейского [17, c. 59], ср. гилиhи ʻхолодныйʼ, хактиhи ʻтемныйʼ, бугдуhи ʻскользкийʼ (с формальным неразличением атрибутивного и наречного признака, примеры из [19, c. 89]).
32 Семантические отклонения от центральной семантики могут быть обусловлены производством от определенного морфологического класса основ. Так, в ульчском языке среди немногочисленных прилагательных, образованных от наречий, фиксируется обозначение абстрактного свойства ульч. анана ‘завидно’ > ананавли ‘хороший, редкий (достойный зависти)’ [13, c. 226]. В орокском языке суффикс -вли/-ули является также формантом отглагольных производных, часть из которых примечательным образом присоединяется к прилагательным “восприятияˮ (вкуса, запаха, звукового восприятия), ср., напр., орок. ӊоккули ‘пахучий, вонючий’ от ӊокки- ‘пахнуть, вонять’, сидарули ‘кислый, имеющий кисловатый вкус’ от сидари ‘жечь, саднить’ (примеры из [14, c. 55]). Некоторые из других производных этого ряда могут обозначать признаки, воздействующие на психическое восприятие или психические свойства лица, ср. орок. сэбʒэниули ‘веселый’ от сэбʒэн- ‘веселиться, радоваться’ [Там же], однако прилагательные с комбинированным суффиксом -пс(и)-ули уже не могут быть отнесены к определенной семантической группе6.
6. Не совсем корректно безоговорочное отнесение к прилагательным признаков, воспринимаемых органами чувств, прилагательных на -ули, образованных от разных частей речи, а также производных с суффиксом -пс(и)ули [17, c. 59]. Образование от разных частей речи, строго говоря, разносит соответствующие производные по разным словообразовательные типам; отглагольные же производные семантически гетерогенны.
33 Как и прилагательные ʻцветаʼ, прилагательные всей данной группы могут быть мотивированы связанными основами.
34 Очевидно, что вместе с прилагательными ʻцветаʼ ~ ʻформыʼ ~ ʻвнешних признаковʼ прилагательные ʻвкусаʼ, ʻзапахаʼ, ʻосязательных признаковʼ (и других признаков, “воспринимаемых органами чувствˮ) свидетельствуют уже не о частных перераспределениях и сужениях функций словообразовательных типов, но об определенной системности, а именно об ориентации части словообразовательной системы на взаимосвязанные, “перцептивныеˮ признаки.
35 В типологическом плане эти признаки можно соотнести, далее, с “ядернойˮ, прототипической семантикой прилагательных, в которой значения ʻцветаʼ и других физических признаков предмета занимают важное место [25, c. 3–4], причем прилагательные ʻцветаʼ обычно бывают представлены в языках даже с малыми (минимальными) наборами прилагательных [Там же].
36 Следует указать и на некоторые типологические параллели в словообразовательном обособлении (маркировании особыми деривационными средствами) “ядерныхˮ прилагательных. Так, в языке папантла тотонак (тотонакские языки, центральная Мексика) все “базовыеˮ цвета обозначаются прилагательными либо с редупликацией конечного слога, либо с суффиксом -(n)k/qVα(ʼ) (основы не встречаются в свободном виде или в других словах), ср. snapapa ʻбелыйʼ, smukuku ʻжелтыйʼ, cuʼcuʼqu ʻкрасныйʼ [26, c. 158–159]. Те же словообразовательные средства маркируют некоторые остаточно членимые прилагательные, обозначающие физические свойства предметов (ʻтолстыйʼ, ʻхолодныйʼ, ʻкруглыйʼ, ʻмягкийʼ), и единичные обозначения человеческих свойств характера [26, c. 159]. При этом ряд прилагательных ядерной семантики (ʻтемпературыʼ, ʻвеличиныʼ, ʻвкусаʼ, ʻвозрастаʼ) являются нечленимыми словами (симплексами) [26, c. 158, 163]7.
7. Адъективная деривация в папантла тотонак представлена и некоторыми другими моделями для параметрических и качественно-посессивных прилагательных [26, c. 161–162, 167–168].
37 С тунгусо-маньчжурской системой эту систему сближают, во-первых, специальные способы деривационного маркирования ядерных прилагательных определенного семантического класса (при некоторых девиациях: при присоединении отдельных прилагательных с другими значениями) и, во-вторых, маркирование этих прилагательных по типу “классификатораˮ (в этом случае обозначение “классификаторˮ применимо как достаточно прозрачная лингвистическая метафора). Как маркирование по типу “классификатораˮ можно дефинировать случаи, когда словообразовательное средство (суффикс, редупликация и др.) не только закреплено за основами определенных семантических классов, но и выполняет функцию семантически опустошенного “адъективизатораˮ; проще говоря, когда в языке существуют особые семантически опустошенные “адъективизаторыˮ для некоторого семантического класса основ или даже разных семантических классов основ.
38 Маркирование по типу “классификатораˮ обнаруживается и в других тунгусо-маньчжурских словообразовательных типах. По-видимому, реликтовой группой этого вида можно считать некоторые параметрические прилагательные, которые примыкают к условной группе “ядерныхˮ прилагательных “внешнего признакаˮ и характеризуются специальными суффиксами. Ср. с непродуктивным суффиксом -ми орок. хуруми ʻкороткийʼ, мōми ʻтолстый, коренастыйʼ, дарами ʻширокий ʼ [14, c. 52, 249], нан. нэми ʻтонкийʼ, хурми ʻкороткийʼ, нгоами ʻтолстыйʼ (о предметах) [10, c. 206]. В нанайском мы имеем дело не только с непродуктивностью типа, но и со связанными основами, не засвидетельствованными в других словах [Там же]. По утверждению Т.И. Петровой, эта группа прилагательных встречается почти во всех тунгусо-маньчжурских языках [17, с. 60], однако данные по другим языкам, кроме орокского, не уточняются. Небольшой ряд “параметрическихˮ прилагательных на -ми в орочском приводится в “Грамматике орочского языкаˮ, причем, кроме прилагательных размера, этот ряд включает и прилагательное веса [19, с. 214].
39 Примечательно, что “классификаторныйˮ принцип организации словообразовательной системы распространяется на некоторые виды оценочного словообразования. Так, в орокском языке суффикс -ӊго, -ӊгу, по-видимому, вычленяется в прилагательных, обозначающих отрицательные признаки, названные основой, а суффикс -ӊга, -ӊгэ – в прилагательных, обозначающих положительные признаки, ср. орок. коӊго ʻглухойʼ, мукчунгу ʻглухойʼ, но маӊга ʻсильныйʼ, улиӊга ʻхорошийʼ [17, с. 61]; [14, c. 56]. При этом в прилагательных, мотивированных глаголами, различие суффиксов нейтрализуется, и производные на -ӊга, -ӊго, -ӊгу обозначают отрицательный признак, ср. орок. балиӊга ʻслепойʼ при бали ʻослепнуть, потерять зрениеʼ, салиӊга ʻсердитыйʼ при сали ʻсердитьсяʼ [14, c. 249].
40 Напротив, для эвенского языка есть основания предполагать существование оппозиции ʻположительный – отрицательный признакʼ в прилагательных, мотивированных глаголами. Прилагательные с суффиксом -вгни предположительно обычно обозначают “положительные качестваˮ по действию, а с суффиксом -нгия/-нгие – “отрицательные качества по аналогичному действиюˮ, ср. эвен. одявнги ʻбережливыйʼ от одядай ʻберечьʼ, менгчивнги ʻинтересныйʼ от менгчидай ʻудивлятьсяʼ [23, c. 104], муннгия ʻгнилойʼ от мундай ʻгнитьʼ, утнгия ʻскрученныйʼ от уттай ʻскручиватьʼ [23, c. 103]. По интерпретации В.И. Цинциус, “внешние отрицательные признаки по аналогичному действиюˮ обозначают и эвенские прилагательные с суффиксом -ку, ср. тэкуку ʻрваныйʼ при тэкэлдэй ʻрватьʼ, тэкэрдэй ʻрватьсяʼ, чолбэку ʻпродырявленныйʼ, чолбэлдэй ʻпродырявитьʼ, чолбэрдэй ʻпродырявитьсяʼ, хултаку ʻпросыпанныйʼ, хулталдай ʻпросыпатьʼ, хултардай ʻпросыпатьсяʼ (из дыры в мешке) [23, c. 102]. Однако достаточно многочисленные прилагательные этой группы можно трактовать и как производные, образованные преимущественно от “деструктивныхˮ глаголов. В этом случае близкую семантическую параллель представляют нанайские прилагательные с суффиксами -ки, -кэ, мотивированные в основном по действиям, “нарушающим целостность предметаˮ, ср. нан. бояка ʻрваныйʼ (боя- ʻрваться, ломатьсяʼ), лоптоака ʻрватьʼ (лоптоа- ʻоторваться, отделитьсяʼ) и т.п. [10, c. 202].
41 Кроме описанных случаев, “специализированныеˮ суффиксы в тунгусо-маньчжурских языках существуют для образования прилагательных ʻвремениʼ и ʻместаʼ (в некоторых языках эти суффиксы эмпирически непродуктивны, то есть по ним не производятся новые слова) [10, c. 221]; [18, c. 214]; [11, с. 76]; [12, с. 88]; [13, с. 226]; [23, с. 111–112]. Обособление словообразовательных типов в этом случае поддержано производством не только от существительных со значением ʻвремениʼ и ʻместаʼ, но и от соответствующих наречий. Суффикс, оформляющий небольшое количество “имен качестваˮ c пространственным значением, есть и в маньчжурском языке (маньчж. -рги) [27, c. 134].
42 Рассматривая типологию адъективной деривации на ареальном фоне, мы должны отметить, что наиболее своеобразные черты тунгусо-маньчжурского словообразования не находят очевидных параллелей в соседних родственных языках алтайской семьи. Наиболее своеобразными характеристиками оказывается именно организация системы словообразования в сфере “ядернойˮ адъективной семантики, в особенности семантики “перцептивнойˮ. При этом сам “классификаторныйˮ принцип имеет на других участках словообразования довольно близкие соответствия, в частности, в монгольских языках той же алтайской семьи. Так, в монгольских языках есть суффикс прилагательных со значением места и времени, ср. калм. -к, монг. бур. -хи [28, с. 253], а суффиксы калм. -ха/ -хə, монг. -хай/-хой/-хий, бур. -хай/-хэй/-хий, по имеющимся данным, “прицельноˮ образуют прилагательные, обозначающие отрицательные свойства и качества (от наречий, глаголов) [28, с. 254].
43 При рассмотрении дистрибуции специфических признаков внутри самих тунгусо-маньчжурских языков обращает на себя внимание отсутствие выраженной селекции основ по “перцептивномуˮ семантическому параметру в эвенском языке (представитель северной эвенской подгруппы). Таким образом, языки с “перцептивнойˮ классификацией оказываются географически ближе к предполагаемой южной локации прародины тунгусских языков (предположительно в области озера Ханка) [29]. Это может говорить как об исконной релевантности “перцептивногоˮ признака в тунгусских языках, так и о влиянии неизвестного субстрата на строение словообразовательной системы языка пратунгусов. В пользу предположения о древности данного признака могут говорить современные генетические данные об отражении в специфических гаплогруппах тунгусов древнейшего генофонда автохтонного населения в бассейне реки Амур [30].
44 Особое положение занимает маньчжурский язык (южная группа), в котором почти полное отсутствие классификаторного принципа (ср. выше прилагательные местоположения как исключение) находится в корреляции с общей размытостью значений неоценочных словообразовательных типов “имен качества / признакаˮ (о термине и категории см. [31, с. 14–155]; [27]): имена качества, включая имена с наиболее количественно продуктивными суффиксами -ӊга/-ӊгə/-ӊгo и -хун, чаще всего образуют производные с общим значением отношения к предмету или действию (причем эти производные могут принадлежать к категории как качественных, так и относительных, а также количественных) [27, c. 11–135].
45 III
46 Два подхода к рассмотрению словообразовательных типов: с одной стороны, обычный формально-содержательный анализ по значению, “добавляемомуˮ формантом к значению основы, и, с другой стороны, анализ по семантической селекции основ с особым вниманием к развертыванию в системе “классификаторногоˮ принципа, – снимают внутренние противоречия традиционной классификации значений производных прилагательных и в своей совокупности компенсируют ее типологическую “недостаточностьˮ. Между значениями, добавляемыми формантами к значению основы и, с другой стороны, выраженным классификаторным принципом (семантически опустошенные форманты-адъективизаторы, присоединяемые к основам разных семантических классов) можно условно поместить многозначные форманты, иначе говоря: форманты словообразовательных типов с разными подзначениями (дифференциация этих подзначений может зависеть от семантики основ). Серединное положение на такой шкале займут и такие аффиксы с предельно общим значением ʻпризнака, связанного с производящей основойʼ, которые не имеют классификаторных свойств, поскольку могут присоединяться к основам самых разных семантических типов (ср., напр., рус -н-).
47 Организацию системы словообразования с точки зрения селекции основ у словообразовательных типов (иначе: системной продуктивности типов, основанной на семантических параметрах), по всей видимости, можно рассматривать как особый типологический параметр и самостоятельный предмет исследования. Примерное представление о том, как может проявляться данный параметр в языках, устроенных иначе, чем тунгусо-маньчжурские, можно получить уже при первичном сравнении тунгусо-маньчжурского словообразования со словообразованием индоевропейских языков. В индоевропейских языках селекция основ, если она наблюдается, обычно основывается на более абстрактных, нередко категориальных признаках. Так, например, в русском языке с развитой системой словообразования прилагательных семантическая селекция основ фиксируется только для нескольких словообразовательных типов и основана на достаточно отвлеченных признаках. Прилагательные с -ий образуются преимущественно от одушевленных существительных, с -ин – от одушевленных, в первую очередь от обозначений лиц (и животных), с -иный – от обозначений животных, редко растений и предметов [7]. Некоторые типы с качественно-посессивным значением “отбираютˮ неодушевленные основы или основы с конкретно-предметным значением: это типы с суффиксами -чат(ый), -ист(ый), -аст(ый) [7]. Более сложный характер имеет системная продуктивность деноминального типа с суффиксом -ск(ий)-: прилагательные на -ск(ий)- образуются от имен (включая топонимы), названий профессий и других совокупностей людей, локативов (типографский), обозначений книг (библейский) и многих других подгрупп [7, c. 624–630]. В этом наборе лишь отчасти прослеживается “аблативнаяˮ (по Р. Бирду, см. [5]) функция принадлежности / происхождения (от лица, группы лиц, территории/ места, литературного источника), с развитием значения ʻпроисходящий от, принадлежащийʼ > ʻобладающий свойствамиʼ.
48 Отдельный интерес при сравнении различных языков может представлять связь устройства словообразовательных систем с типом морфемики (флективный vs. агглютинативный язык).
49 При этом, по всей видимости, следует отличать некоторые общие (универсальные) тенденции, которые фиксируются на частных (маргинальных) участках системы в различных языках. Так, помимо типов прилагательных “материалаˮ, тенденцию к обособлению способны демонстрировать словообразовательные типы, имеющие в качестве основ числительные, ср. рус. -як(ий) (двоякий, троякий) со словообразовательным значением ʻимеющий столько-то сторонʼ [7, c. 711–712], нанайские “относительно-количественныеˮ прилагательные на -рсо, -рсу, ср. нан. иларсу ʻтрехcлойныйʼ [10, c. 222] и аналогичные орокские прилагательные с суффиксом -су, ср. орок. иласу ʻтрехрядныйʼ [14, c. 253]. Однако подобные частные особенности не позволяют говорить об особом строении всей словообразовательной системы языка.
50 В словообразовании прилагательных тунгусо-маньчжурских языков, напротив, сосуществуют две функционально важныхе области, организованных по разным принципам. С одной стороны, заметную роль в нем играет проанализированный нами классификаторный принцип. С другой стороны, множество производных прилагательных образуется по обычным типам с распространенными во многих языках словообразовательными значениями, хорошо описанными в традиционных обзорах (см. перечень в начале данной статьи). Так, в тунгусо-маньчжурских языках фиксируются производные относительные прилагательные принадлежности, качественные прилагательные подобия, обладания (качественно-посессивные), отглагольные прилагательные с результативным значением, со значением склонности к действию (dispositional adjectives), со значением признака по способности провоцировать действие и нек. др. Следует констатировать, что, в отличие от подсистемы с классификаторным принципом, эта область обнаруживает много ясных семантических параллелей в соседних языках алтайской семьи (ср., напр., словообразование прилагательных в бурятском и других монгольских языках [32, c. 98–125]; [33, c. 71–101]; [28, c. 240–245, 252–255]).
51 Сформулируем заключительные выводы.
52 Словообразование прилагательных в тунгусо-маньчжурских языках отличается некоторыми особенностями, которые побуждают уточнить критерии семантического анализа и межъязыкового сравнения (типологического описания) адъективной деривации в языках мира. Наряду с традиционной формально-содержательной “сеткойˮ (ʻформант ~ значение формантаʼ) целесообразно рассматривать в качестве отдельного параметра семантическую селекцию производящих основ (корреляцию ʻформант / словообразовательный тип ~ семантический класс производящих основʼ). Селекция основ может приводить к появлению в языке адъективных формантов, “специализирующихсяˮ на производящих основах конкретного семантического класса, например, особых суффиксов прилагательных ʻматериалаʼ или ʻцветаʼ, как в тунгусо-маньчжурских языках. Поскольку значение ʻматериалаʼ или ʻцветаʼ в этом случае присуще уже самой производящей основе, суффиксы в этом случае можно рассматривать как семантически нейтральные “адъективизаторыˮ (с наиболее общим значением ʻпризнака, имеющего отношение к тому, что обозначено основойʼ). При наличии в системе заметного количества адъективизаторов, специализирующихся на основах определенной семантики, можно говорить о существовании своего рода “классификаторногоˮ принципа в адъективной деривации.
53 То, на каких именно семантических признаках базируется селекция основ, представляет предмет отдельного типологического интереса. В тунгусо-маньчжурских языках прослеживается своеобразная специализация суффиксов на основах с “перцептивнымиˮ признаками (ʻцветʼ, ʻвкусʼ, ʻзапахʼ и т.п.), а также на основах с другими видами “ядернойˮ адъективной семантики. Эта особенность имеет некоторые типологические параллели, но не обнаруживает явных аналогов в соседних языках алтайской семьи и требует ареального-исторического исследования.
54 Список сокращений
55 баск. – баскский бур. – бурятский калм. – калмыцкий каталан. – каталанский маньчж. – маньчжурский монг. – монгольский нан. – нанайский орок. – орокский ороч. – орочский польск. – польский португ. – португальский рус. – русский удэг. – удэгейский ульч. – ульчский швед. – шведский эвен. – эвенский эвенк. – эвенкийский

Библиография

1. Gaeta L. Word formation and Typology: Which Language Universals? // Mediterranean Morphology Meetings, Proceedings of the Mediterranean Morphology Meetings. 2003. Vol. 4. P. 157–169.

2. Štekauer P., Lieber R. (eds.) The Oxford Handbook of Derivational Morphology. Oxford: Oxford University Press, 2014.

3. Štekauer P., Lieber R. (eds.) Handbook of Word-formation. Dordrecht: Springer, 2005.

4. Müller P.O., Ohnheiser I., Olsen S., Rainer F. (eds.). Word-Formation. An International Handbook of the Languages of Europe. Berlin, Boston: Walter de Gruyter, 2015.

5. Beard R., Volpe M. Lexeme-Morpheme Base Morphology // Štekauer P., Lieber R. (eds.). Handbook of Word-formation. Dordrecht: Springer, 2005. P.189–203.

6. Fábregas A. Adjectival and Adverbial Derivation // The Oxford Handbook of Derivational Morphology Edited by Rochelle Lieber and Pavol Štekauer Print Publication Date: Sep 2014. Online Publication Date: Mar 2015. doi: 10.1093/oxfordhb/9780199641642.013.0016

7. Лопатин В.В., Улуханов И.С. Словарь словообразовательных аффиксов современного русского языка. М.: Издательский центр “Азбуковникˮ, 2016.

8. Земская Е.А. Современный русский язык. Словообразование. М.: Флинта, 2012.

9. Степанова М.Д. Словарь словообразовательных элементов немецкого языка. Под руководством М.Д. Степановой. Авторы: А.Н. Зуев, И.Д. Молчанова, Р.З. Мурясов, А.И. Руфьева, М.Д. Степанова. М.: Русский язык, 1979.

10. Аврорин В.А. Грамматика нанайского языка. Том 1. Фонетическое введение и морфология именных частей речи. М., Л.: Издательство Академии наук СССР, 1959.

11. Василевич Г.М. Очерк грамматики эвенкийского (тунгусского) языка. Л.: Учпедгиз Наркомпроса РСФСР, 1940.

12. Гирфанова A.X. Категория прилагательного в удэгейском языке // Вестник СПбГУ. Серия 9. 2010. № 4. C. 83–92.

13. Горбунова В.А. Аффиксальное словообразование прилагательных в ульчском языке в сопоставлении с нанайским и орокским // Сибирский филологический журнал. 2021. № 2. С. 222–234.

14. Озолиня Л.В. Грамматика орокского языка. Новосибирск: ГЕО, 2013.

15. Nedjalkov I.V. Evenki. London; New York: Routledge, 1997.

16. Schützeichel R. Althochdeutsches Wörterbuch. Tübingen: Max Niemeyer,1995.

17. Петрова Т.И. Язык ороков (ульта). Л.: Наука, 1967.

18. Аврорин В.А., Болдырев Б.В. Грамматика орочского языка. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2001.

19. Кормушин И.В. Удыхейский (удыгейский) язык: Материалы по этнографии: Очерки фонетики и грамматики. Тексты и переводы. Словарь. М.: Наука, 1998.

20. Константинова О.А. Эвенкийский язык. Фонетика. Морфология. М., Л.: Наука, 1964.

21. Bulatova N., Grenoble L. Evenki. München, Newcastle: LINCOM Europa, 1999.

22. Сагайдачная А.О. Концепт цвета в удэгейском языке // Томский журнал лингвистики и антропологии. 2018. № 1 (19). С. 69–75.

23. Цинциус В.И. Очерк грамматики эвенского (ламутского) языка. Фонетика и морфология. Л.: Издательство Министерства просвещения, 1947.

24. Benzing J. Lamutische Grammatik. Mit Bibliographie, Sprachproben und Glossar. Wiesbaden: Steiner, 1955.

25. Dixon R.M.W., Aikhenvald A.Y. (eds.) Adjective Classes. A Cross-Linguistic Typology. Oxford: Universtity Press, 2004.

26. Levy P. Adjectives in Papantla Totonac // Dixon R.M.W., Aikhenvald A.Y. (eds.) Adjective Classes. A Cross-Linguistic Typology. Oxford: Universtity Press, 2004. P. 147–176.

27. Аврорин В.А. Грамматика маньчжурского письменного языка. СПб: Наука, 2000.

28. Трофимова С.М. Именные части речи в монгольских языках. Улан-Удэ: Издательство Бурятского госуниверситета, 2001.

29. Wang Ch.-Ch., Robbeets М. The homeland of Proto-Tungusic inferred from contemporary words and ancient genomes // Evolutionary Human Sciences. 2020. № 2, E 8. doi:10.1017/ehs.2020.8

30. Siska М., Jones E.R., Jeon S., Bhak Y.J., Kim H.-M., Cho Y.S., Kim H., Lee K., Veselovskaya E., Balueva T., Gallego-Llorente M., Hofreiter M., Bradley D.G., Eriksson A., Pinhasi R., Bhak J., Manica A. Genome-wide data from two early Neolithic East Asian individuals dating to 7700 years ago // Science Advances. 2017. № 3 (2). doi: 10.1126/sciadv.1601877

31. Gorelova L.M. (ed.) Manchu grammar. Boston; Köln: Brill, 2002.

32. Санжеев Г.Д. (ред.) Грамматика бурятского языка. Фонетика и морфология. Под ред. Г.Д. Санжеева. М.: Издательство Восточной литературы, 1962.

33. Дондуков У.-Ж.Ш. Аффиксальное словообразование частей речи в бурятском языке. Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство, 1964.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести