“Плач Иеремиев, преложенный в стихи”, опубликованный без подписи в 1782 г. в апрельском номере журнала “Вечерняя заря” [1], – первое полное стихотворное переложение одной из канонических книг Ветхого Завета, появившееся в русской печати после переложений Псалтири Симеона Полоцкого (1680) и А.П. Сумарокова (1774)¹. Во всех 12 номерах “Вечерней зари” других парафраз из Библии не находится, как не было их и в журнале “Утренний свет” (1777–1780), продолжением которого стала “Вечерняя заря”, несмотря на религиозную направленность этих изданий (в них встречаются переложения церковных молитв или, например, стихи о пользе чтения Евангелия, но не библейские парафразы, и только в следующем журнале московских масонов “Покоящийся трудолюбец” (1784–1785) появится пять переложений псалмов, в том числе два ранее уже печатавшихся стихотворения И.Ф. Богдановича и одно Г.Р. Державина)².

Уникальность парафразы Плача Иеремии среди материалов “Вечерней зари” не отмечалась писавшими об этом журнале, да и вообще данный текст лишь однажды был упомянут в научной литературе: А.И. Незеленов процитировал одну его строфу как пример того, что среди “религиозных стихотворений” в этом журнале “иные не лишены поэтического достоинства” [3, с. 331–332]. Вопрос об авторстве затрагивался попутно лишь в одной нашей работе [4, с. 233–234].

Есть основания считать, что автором “Плача Иеремиева, преложенного в стихи” был Александр Федорович Лабзин (1766–1825)³, который в предуведомлении от издателей к первому номеру “Вечерней зари” был назван в числе девяти студентов Московского университета, “трудящихся в издании оного журнала”⁴. Давно установлено, что Лабзину принадлежат, как минимум, два стихотворения, напечатанные в “Вечерней заре” без подписи, оба сатирические: 1) “Французская лавка” (Ч. 2. Июль. С. 230–233), перепечатанная в 1784 г. в “Собеседнике любителей российского слова” (авторство раскрыто Н.А. Добролюбовым), и 2) “Французский променад” (Ч. 2. Август. С. 311–314), текст которого позднее издавался отдельными книжками под заглавиями “Чертик на дрожках” (СПб., 1791) и “Француз на дрожках” (М., 1805) и долго ошибочно приписывался Д.И. Фонвизину (см.: [8]). Атрибутировать Лабзину какие-либо другие тексты в “Вечерней заре” еще никто, кажется, не пытался, что не очень удивительно, поскольку, по замечанию современного исследователя этого журнала, пока он “...относится к наименее изученному разряду повременных изданий, выходивших в типографии Н.И. Новикова” [2, с. 285].

Насчет парафразы Плача Иеремии есть собственное свидетельство Лабзина, что он когда-то перелагал эту книгу в стихи. В статье “О чтении книг”, напечатанной в 1818 г. в издаваемом им журнале “Сионский вестник” [9] (и в свое время широко известной благодаря перепечатке в одной из хрестоматий А.Д. Галахова⁵), Лабзин вспоминал, как он, “быв еще 15-ти лет”, внимал наставлениям “одного просвещенного мужа” (И.Г. Шварца), чье “простое слово… исторгло из рук многих соблазнительные и безбожные книги и поместило на место их святую Библию”. В те времена, писал Лабзин, многие почитали ее “книгою, для церквей только потребною, для попов одних годною”, и почти совсем не читали: “...а если кто и читал, то разве историческую часть ради любопытства, или много для примера в поведении; впрочем никто к чтению Библии не увещевался, и никто не предполагал, что Библия служит даже и к просвещению разума; напротив того самые набожные люди имели тогда несчастную мысль, что от чтения священной сей книги люди с ума сходят. В малолетстве моем я раз наказан был от матери моей из набожности за то, что читал Библию и прелагал в стихи плач Иеремии” [8, с. 222, 223–224; выделено мной. – В.К.].

На это краткое автобиографическое сообщение обратил внимание еще П.А. Бессонов, автор одного из первых очерков о Лабзине, отметив, что “эта черта замечательна для биографа” [10, с. 822], а вслед за ним и другие авторы ([5, № 9, с. 183] и др.), но никто при этом не вспомнил о публикации в “Вечерней заре”, а связь между нею и воспоминанием Лабзина, на наш взгляд, очевидна. Хотя он употребил выражение “в малолетстве моем”, по контексту можно понять, что речь идет о том времени, когда он был “15-ти лет”. Столько лет ему исполнилось в 1781 г. 28 апреля (по старому стилю), а в “Вечерней заре” парафраза Плача Иеремии появилась через год, в апрельском номере. Маловероятно, что кто-то другой, причем тоже принадлежащий к кругу сотрудников журнала, в это же самое время занимался переложением той же библейской книги. Если даже предположить, что такое возможно или Лабзин имел в виду какой-то свой действительно детский и не дошедший до печати литературный опыт, возникнет вопрос, кто из известных сотрудников “Вечерней зари”, с одной стороны, всерьез занимался изучением Библии, а с другой – обнаруживал “способность к стихотворству”, всегда признававшуюся за Лабзиным [10, с. 820], хоть он позднее и редко писал стихи? Из названных издателями журнала сотрудников-студентов (см. выше сноску 4) только о Лабзине, который впоследствии станет одним из видных деятелей Российского Библейского общества, достоверно известно, что он совмещал в себе эти качества.

Литературные образцы, на которые мог ориентироваться автор “Плача Иеремиева, преложенного в стихи”, это стихотворение Сумарокова “Из 1 главы Плача Иеремиина”, впервые опубликованное в его “Стихотворениях духовных” (1774), а затем перепечатанное в первом томе изданного Новиковым собрания его сочинений (1781), и поэма Ф.Т.М. де Бокуляра дʼАрно “Lamentations de Jérémie” (1752), неоднократно переиздававшаяся с параллельным латинским текстом, а в 1797 г. вышедшая и на русском языке в прозаическом переводе Анастасия (Братановского)⁶. Однако никакой зависимости от этих произведений в тексте, опубликованном в “Вечерней заре”, не обнаруживается (не похож он на них и по стихотворной форме). В отличие сумароковского вольного подражания фрагменту библейской книги, это ее точная и полная парафраза, а в отличие от поэмы Бокуляра дʼАрно, изобилующей амплификациями, сделана строго по тексту своего оригинала, в качестве которого был избран славянский перевод (другие, видимо, не использовались). Однако стиль переложения не является славянизированным, а напротив, приближен к “среднему” стилю, очевидно, для удобопонятности.

Вот, например, вторая строфа, соответствующая стихам Плач 1:3–4 (“Преселися Иуда ради смирения своего и ради множества работы своея: седе во языцех, не обрете покоя. Вси гонящии его постигнуша и среде стужающихъ ему. Путие Сиони рыдают, яко несть ходящих по них в праздник, вся врата его разорена, жерцы его воздыхают, девицы его ведомы, и сам огорчеваем в себе”):

Смиренья ради преселился,

И ради множества труда.

Куда Иуда удалился,

Гонители пошли туда;

Среди врагов его постигли,

И брань против него воздвигли.

Рыдает горестный Сион.

Жрецы его все воздыхают,

Враги девиц их похищают,

И сам рыдает в грусти он. [1, с. 309]

Парафраза разделена на пять глав, как и сам Плач Иеремии, и вся написана 4-стопными ямбами: первые четыре главы – 10-стишными строфами AbAbCCdEEd⁷, пятая (“Молитва Иеремии Пророка”) – четверостишиями. В первых двух главах каждая строфа соответствует двум стихам библейского текста: по 22 стиха в главе в оригинале (по числу букв еврейского алфавита), по 11 строф – в парафразе. В третье главе в оригинале 66 коротких стихов (22×3), в парафразе – те же 11 строф. И только в четвертой и пятой главах, где в оригинале тоже по 22 стиха, в парафразе соответственно 8 и 13 строф, однако и здесь автор следует за оригиналом в основном без упущений. Там же, где он все-таки что-то пропускает, можно заподозрить, что это не случайный технический пропуск, а намеренное купирование исходного текста. По крайней мере, можно указать на два таких примера, очень характерных.

В предпоследней строфе четвертой главы читаем:

Гонители везде нас гнали:

В степях, в пустынях, на горах;

Повсюду как орлы летали,

Везде нам причиняя страх.

Ликуй, ликуй, дщерь Идумейска,

Наш жребий на тебя придет;

Почувствуешь ты горесть нашу,

И испиешь Господню чашу,

Он гнев свой на тебя прольет. [1, с. 325]

В оригинале этому соответствуют три стиха: “Скорейшии быша гонящии ны паче орлов небесных, на горах гоняху нас, в пустыни приседоша нам. Дух лица нашего, помазанный Господь ят бысть в растлениих их, о немже рехом: в сени его поживем во языцех. Радуйся и веселися, дщи Идумейска, живущая на земли, и на тебе приидет чаша Господня, и упиешися и излиеши” (Плач 4:19–21).

Выделенный 20-й стих в переложении пропущен, и это именно тот стих, который всегда вызывал наибольшие разногласия. По известному, но не общепринятому толкованию Феодорита Кирского, это пророчество о Мессии, о Христе. Для автора парафразы тут возникала экзегетическая и богословская трудность, к тому же он мог опасаться, что в любом случае навлечет на себя обвинения – если не религиозные, то политические (переложение этого стиха как относящегося к пленному царю могло быть сочтено за какой-то неблагонамеренный намек), поэтому просто оставил этот стих без переложения.

В начале пятой главы читаем:

О! Боже сжалься ты над нами,

Воспомни, что я претерпел!

Наследством нашим и домами,

Иноплеменник завладел.

Египту все мы уступаем,

И все Ассуру отдаем;

Свои дрова мы покупаем,

И воду мы за деньги пьем. [1, с. 326]

Ср.: “Помяни, Господи, что бысть нам: призри и виждь укоризну нашу: достояние наше обратися к чуждим и домы наша ко иноплеменником: сири быхом, несть отца, матери наша яко вдовы. Воду нашу за сребро пихом, дрова наша за цену куповахом: на выя наша гоними быхом, трудихомся, не почихом. Египет даде руку, Ассур в насыщение их” (Плач 5:1–4).

Здесь в парафразе пропущен 3-й стих о смерти или пленении отцов и вдовстве матерей. Оба родителя Лабзина в 1782 г. были живы, и он мог пропустить этот стих по личным (а может, и суеверным) соображениям, хотя, как мы помним, все равно “наказан был от матери... из набожности за то, что прелагал в стихи плач Иеремии” [8, с. 224].

Выбор именно этой книги для переложения объясняется ее малым объемом и лирическим характером, привлекательными для стихотворца, а также ее содержанием, корреспондирующим с повышенным интересом в кружке московских “мартинистов” к эсхатологии, к темам смерти и катастрофы, отражавшимся и в их поэтической продукции (см., например, оду “Страшный суд”, перевод из Л. Кампистрона, в последнем номере “Вечерней зари”). В целом о парафразе Плача Иеремии можно заметить, что она делалась не только с поэтическими целями, но и чтобы представить эту книгу на удобопонятном русском языке, и делалась обдуманно и ответственно, что вполне согласуется с позднейшим ревностным участием Лабзина в работе над русским переводом Библии.

Непрямой характер сделанного им в 1818 г. признания в авторстве за 36 лет до того опубликованного произведения, возможно, объясняется тем, что отношение к стихотворным переложениям из Библии и вообще к стихам у Лабзина к тому времени изменилось не в их пользу. Во всех номерах его “Сионского вестника” (1806, 1817–1818) появилось только пять стихотворений, одно из них – “Из Исаии гл. XI и XII” (“И жезл от корени / Прозябнет Иессея...”), библейская парафраза, но принадлежащая не Лабзину, а Н.Ф. Грамматину (1818. Ч. 8. Кн. 6. С. 379–384). Зато в журнале находится, например, перевод на русский язык 1-го Послания к Коринфянам апостола Павла, напечатанный для популяризации нового русского перевода Библии сразу вслед за цитировавшейся статьей “О чтении книг” (1818. Ч. 8. Кн. 2. С. 231–271).

В 1814 г. вышла новая стихотворная парафраза Плача Иеремии, написанная священником Г.А. Пакатским как отклик на пожар Москвы 1812 года и посвященная московскому главнокомандующему графу Ф.В. Ростопчину⁸. Возможно, знакомство с этой книгой и стало для Лабзина поводом вспомнить о своем юношеском поэтическом опыте, а затем сообщить о нем читателям “Сионского вестника”.