История изучения и популяризации творчества И.А. Крылова в Китае связана прежде всего с деятельностью переводчиков его басен, которой посвящена наша предыдущая статья [1]. Первые переводы, как известно, появились на рубеже XIX–XX вв. (см. о них, например: [2, с. 18–19]), первые собрания его басен на китайском языке – в 1950-е годы, а к настоящему времени в Китае вышло уже более 300 отдельных изданий, в том числе более 30-ти изданий переводов полного собрания его басен, выполненных 15-ю разными переводчиками. Деятельность китайских исследователей басен Крылова, если судить по количеству публикаций, выглядит не столь результативно, но все же, на наш взгляд, заслуживает внимания. Пока она специально затрагивалась лишь в двух недавних статьях на китайском и русском языках ([3]; [4]) и одной небольшой заметке [5].

По данным CNKI¹, до 2022 г. в Китае опубликовано около 90 научных статей о баснях Крылова (и защищено 10 магистерских диссертаций), но пока нет ни одной монографии, которая была бы написана китайским исследователем. Есть две книги, но обе переведены с русского языка китайскими переводчиками басен Крылова: это юбилейная брошюра С.Н. Дурылина (И.А. Крылов: (К столетию со дня смерти). М.: ГИХЛ, 1944. 70 с.), вышедшая 1950 г. в переводе Мэн Хая, и книга Н.Л. Степанова из серии “Жизнь замечательных людей” (Крылов. М.: Молодая гвардия, 1963. 320 с.), переведенная Хэ Маочжэном (совместно с Тянь Баоши) и изданная в 1983 г. ²

Первая отдельная публикация о Крылове в Китае появилась в 1957 г., вскоре после выхода сборников его басен на китайском языке в переводах Мэн Хая (1951, 1953), У Яня (1954) и Чэнь Цифэна (1955) (см. о них: [1, с. 92]). Это была статья Шэн Мэйди, адресованная преподавателям литературы в школе³. В ней отмечалось, что в баснях Крылова отразились социально-политические проблемы России XIX века (например, в басне “Пестрые овцы”), выражена любовь к Родине и народу (“Пчела и Мухи”, “Волк на псарне”), использован живой разговорный язык (“Демьянова уха”). В басне “Свинья под Дубом” Шэн Мэйди увидела изображение ленивого русского дворянина, а в басне “Василёк” – проявление консерватизма автора. Общий вывод звучал так: “Хотя в мировоззрении Крылова есть консервативная сторона, но в целом его басни – хорошие художественные произведения, которые заставляют нас осознать правду жизниˮ (здесь и далее перевод мой – П.Ц.).

Как видно, автор первой в Китае статьи о баснях Крылова рассматривала их в том числе как революционные орудия, что в общем стало типично для способа их популяризации в Китае после основания КНР. При переиздании собрания его басен в переводах У Яня в 1959 г. перед предисловием были добавлены такие слова: “Когда Ленин боролся с врагами народа, он часто цитировал басни Крылова”⁴. В учебнике для второго класса начальной школы, изданном в Пекине в 1956 г., где были помещены три басни Крылова: “Мышь и Крыса”, “Лев и Человек”, “Лебедь, Щука и Рак” (в переводах У Яня), составители поясняли, что эти басни помогут детям понять жизнь, усилят ненависть к правящему классу старого общества и научат объединять усилия со своими товарищами, чтобы лучше служить народу и делу строительству социализма в Китае⁵.

В 1960 г. в пекинском издательстве “Шану” вышла первая книга-билингва “Избранные басни” Крылова. В нее вошли 24 басни из советского издания, выпущенного “Детгизом” в 1959 г., вместе с переводами У Яня; в русском тексте расставлены ударения, в сносках даны подробные словарные и грамматические пояснения, сделанные русистом Би Цзялу⁶. Это было учебное пособие, предназначенное прежде всего для студентов, но также и для самостоятельно изучающих русский язык, а их количество в Китае до тех пор только увеличивалось.

Вскоре, после “Трёх лет стихийных бедствий” (1959–1961) и в особенности в период последовавшей затем Культурной революции (1966–1976), ситуация изменилась. Изучение русского языка больше не поощрялось, большинство произведений иностранной литературы, в том числе русской, оказались под запретом как явления “буржуазной культуры”, но некоторые басни Крылова (“Волк и Ягнёнок”, “Пруд и Река” и др.) все же сохранились в школьном образовании. В 1963 г. Чжоу Шэн, учитель китайского языка и литературы, владевший русским языком, опубликовал статью о методах преподавания басни “Волк и Ягнёнок”, в которой доказывалось, что басни Крылова очень полезны для улучшения навыков устной и письменной речи китайских школьников⁷. В 1969 г., в самый разгар Культурной революции, в Шанхае было вновь переиздано полное собрание басен Крылова в переводах У Яня. Однако новых переводов, как и журнальных публикаций, уже не появлялось вплоть до конца 1970-х годов.

После провозглашения в 1978 г. “политики реформ и открытости” китайцы вновь стали изучать иностранные языки и иностранную литературу, что создало условия и для появления в Китае новых посвященных басням Крылова исследований, которые, однако, в основном и в 1980-е годы были отмечены сильным влиянием политической идеологии. Так, Ли Цянь, автор опубликованной в 1980 г. статьи “Чудесный цветок в русской литературе – басни Крылова”, писала об их патриотическом характере и о том, что баснописец боролся за благо простого народа, разоблачая жестокость правящего класса⁸. У Шиюй в статье “Немного о баснях Крылова” (1981) представлял баснописца как новатора в области критического реализма, хвалил его за его критику царя и крепостного права и хорошие слова о крестьянах, но осуждал за консерватизм, проявившийся, например, в басне “Безбожники”⁹. Ван Пэйцин в статье 1982 г. писал о “народности” басен Крылова, подчеркивая их “боевой характер”, но игнорируя вопрос об их художественном своеобразии¹⁰.

В 1983 г. вышли сразу два сборника стихотворных переводов басен Крылова, выполненных двумя разными переводчиками: избранные басни в переводах Гу Юя и полное их собрание в переводах Хэ Шиина (см. о них: [1, с. 93]). То, что оба перевода были сделаны в стихах (а не в прозе, как переводы Мэн Хая и У Яня), – свидетельство повысившегося интереса к литературной форме оригинала, к поэтическому мастерству русского баснописца. Однако Хэ Шиин в небольшом предисловии к своему переводу не забыл указать на консерватизм общественной позиции Крылова. Так, комментируя заключительные стихи басни “Конь и Всадник” (“Как ни приманчива свобода, / Но для народа / Не меньше гибельна она, / Когда разумная ей мера на дана”), переводчик заметил, что стремление к свободе – неплохой выбор, и с сожалением констатировал, что у Крылова недоставало решимости бороться со старым социальным строем¹¹. Гу Юй же в своем предисловии практически обошел социально-политические вопросы, сосредоточившись на трудностях перевода и художественных особенностях басен Крылова, таких как типичность образов, драматизм и выразительность сюжетов, органичность сочетания повествования и рассуждений, простота языка и т.д.¹² Предисловие Гу Юя – отчет о принципах о его переводческой работы и довольно обширная литературно-критическая статья, в которой доказывается, что басни Крылова – сложные произведения и могут быть интерпретированы с разных точек зрения. На другие китайские работы 1980-х годов о русском баснописце эта статья не похожа, среди них она выглядит исключением.

Начиная с 1990-х годов, и особенно в XXI веке, публикации о баснях Крылова в Китае стали более разнообразными. Правда, в большинстве из них (30 статей), как и ранее, прежде всего обсуждается вопрос об идейном содержании (морали) его басен. Взгляды авторов в этих статьях почти одни и те же: по их мнению, в баснях Крылова выражаются крайнее недовольство царским правительством, сочувствие трудящемуся народу, патриотизм автора и его мудрые мысли о жизни¹³. Но другим (и тоже достаточно популярным) направлением в изучении басен Крылова в Китае в последнее время стало исследование их художественной специфики. На этом пути китайским ученым, кажется, удалось сделать некоторые оригинальные наблюдения. Так, Линь Чжифэн (писатель и постоянный член созданной в 1984 г. Китайской ассоциации исследователей басен) в статье 2001 г. заметил, что в баснях Крылова часто используются приёмы, характерные больше для драматических произведений, такие как “внезапный поворот” (突转), т.е. сюжетная перипетия, “недоразумение” (误会), возникающее от недопонимания между персонажами, и “совпадение” (巧合), являющееся в виде случайности¹⁴.

Хэ Цзинсян, преподаватель Университета Чанцзи (Changji University), в 2011–2015 гг. опубликовала пять статей о баснях Крылова. Две из них посвящены собственно анализу их поэтики¹⁵, а три – их сопоставлению с произведениями средневекового китайского философа и баснописца Лю Цзунъюаня (柳宗元, 773-819)¹⁶. В этих статьях открыта новая и уже вполне оригинальная ветка исследования басен Крылова, поставленных в контекст классической китайской литературы.

Ряд публикаций современных китайских исследователей посвящен сквозным персонажам его басен – некоторым животным с русской спецификой. Так, вышеупомянутый переводчик Гу Юй в статье “Животное в русских баснях – осёл” (1998) сравнил ослов в баснях И.И. Хемницера (“Зеленый осёл”), Крылова (“Осёл и Соловей”, “Осёл и Мужик”) и С.В. Михалкова (“Осёл в обойме”)¹⁷. Цзян Юань проанализировала образ медведя в баснях Крылова “Пустынник и Медведь” и “Медведь у Пчел”, отметив его отрицательные черты – лень, глупость, эгоизм, плохо согласующиеся с образом якобы любимого россиянами доброго “Мишки”¹⁸. Хуан Дунмэй в статье “О воронах и лисах, описанных Крыловым” (2019) указала на двойственность этих образов в таких баснях, как “Ворона и Лисица”, “Bopoнa и Кypицa”, “Bopoнёнoк” и др., где ворона бывает не только глупа, но и остроумна, почти как лиса, но всегда излишне самонадеянна¹⁹.

Статьи о языке басен Крылова похожи друг на друга: в них, как правило, речь идет о фразеологизмах и пословицах. Бу Яньсинь, автор одной из первых таких китайских статей (1999), разъясняет значение крыловских стихов, ставших русскими пословицами: “А Васька слушает да ест” (“Кот и Повар”), “А вы друзья, как ни садитесь, / Всё в музыканты не годитесь” (“Квартет”) и др.²⁰ О коллоквиализмах Крылова и других языковых особенностях его басен писали Ли Цзяхан (2010), Чжан Вэй и Лю Чао (2015)²¹ и др.

Статей, в которых обсуждаются проблемы перевода басен Крылова на китайский язык, к нашему удивлению, оказалось не так много, хотя их переводчиков в Китае – множество. Лишь некоторые из них сочли нужным объяснить свои переводческие принципы и поделиться своими трудностями с читателями. Чэнь Циюань в статье, опубликованной в 1985 г., рассказал о своем опыте перевода шести басен Крылова (“Лещи”, “Вельможа”, “Пестрые овцы”, “Кукушка и Орёл”, “Волк и Пастухи”, “Волк на псарне”) китайскими стихотворениями “старого” и “нового” стиля²². Хань Гуйлян, выпустивший свой стихотворный перевод полного собрания басен Крылова в 1997 г., ранее выступил с критикой выполненного в прозе и изданного в 1994 г. перевода Синь Вэйая (辛未艾). Главный тезис полемической статьи Хань Гуйляна заявлен уже в ее заглавии: “Басни Крылова – это стихи”²³. В предисловии к изданию собственного перевода в 1997 г. он настаивал, что при переводе русских стихов одному слогу должен соответствовать один иероглиф (см.: [1, с. 93]). Хэ Маочжэн, чей стихотворный перевод всех басен Крылова впервые был издан в том же 1997 г., предпослал изданию весьма содержательную статью об их “художественном очаровании”²⁴. Прочитав, в отличие от своих предшественников-переводчиков, шестую главу книги Л.С. Выготского “Психология искусства”²⁵, где речь идет о баснях Крылова (“Тонкий яд”), Хэ Маочжэн разъяснил новый для китайских читателей термин “эмоциональное противоречие”. Кроме того, здесь он обосновал свое решение переводить разностопные ямбы Крылова китайскими “чандуаньцзюями”, в которых количество иероглифов в каждой строке также неодинаковое²⁶. Сходных принципов придерживался и Гу Юй, который в своей недавней книге о проблемах перевода произведений русских поэтов на китайский язык (2019) писал, что вольные басенные стихи Крылова лучше всего переводить китайскими свободными стихами²⁷.

Нужно отметить также общие работы о жанре басни в мировой литературе, написанные китайскими авторами, далекими от русистики. В них, конечно, обязательно затрагивается творчество Крылова. Это, например, книга Гу Цзяньхуа “Басня – поэзия философии” (1984), где сравнение Крылова с европейскими авторами, прежде всего с Ж. де Лафонтеном, делается в пользу русского баснописца; обзорный труд У Цюлиня “История мировых басен” (1994), где достаточно подробно излагается история русской басни, начиная с 18 века²⁸; монография Чэнь Пуцина “О баснях” (2014), в которой отмечается, что “...рождение басен Крылова ознаменовало собою независимость и зрелость русской литературы, а также начало ее пути к мировому признанию”²⁹.

В некоторых публикациях китайских авторов затрагиваются частные проблемы биографии Крылова, прежде всего – его служба в Императорской Публичной библиотеке³⁰. Структуре и истории прижизненного издания собрания его басен в девяти книгах посвящена работа Синь Шухуя, библиотекаря Хулун-Буирского института³¹.

Первое издание пьес Крылова на китайском языке вышло в 2020 г. под общим заглавием “Французский маркиз” в книжной серии “Золотая Россия”³², в книгу вошли все 13 пьес Крылова в переводах Ли Чуньюя, преподавателя Сямыньского университета (об этом изд. см.: [6]). Вслед за этим появилась и первая исследовательская работа о его драматургии, написанная китайским автором³³. Проза и лирическая поэзия Крылова никогда не переводились на китайский язык и, к сожалению, все еще остаются вне поля зрения китайских исследователей.

В настоящее время русистика в Китае развивается необыкновенно быстрыми темпами. Это касается и исследований творчества отдельных классических русских писателей, и в целом истории русской литературы (см., например: [7]). Басни Крылова уже давно стали привычной для китайцев частью детской литературы, и, может быть, именно поэтому их исследования в Китае не носили систематического характера, в отличие от впечатляющей по результативности и разнообразию работы их переводчиков. Можно надеяться, что сделанное ими, в особенности за последние десятилетия, открывает хорошие перспективы для развития китайского “крылововедения”, которое пока не может похвастаться большими достижениями, но о существовании которого, пожалуй, уже можно говорить.